история персонажа и ваши отношения
Война фоморов – чудовищных существ не то из-за моря, не то из под земли и племени могущественных колдунов, но тогда еще не богов, Туатта де Дананн была, казалось, вечной. Они, тем не менее, не гнушались, порой, заключать союзы, в том числе и не вполне добровольные. Королем чудовищ был Балор, которому было предсказано, что его сразит его собственный внук. У Балора была единственная дочь – Этайн, которую он запер в высокой башне вместе с двенадцатью прислужницами, повелев сделать так, чтобы она никогда не узнала о существовании мужчин. Она, однако, все равно узнала, когда к ней пробрался хитростью Киан – представитель Туатта де Дананн. Ослепленный красотой Этайн, он возлег с ней, а затем сбежал. Вскоре стало известно, что Этайн беременна, а через время она разрешилась от бремени тремя сыновьями. Всех их Балор повелел утопить в море. Но когда детей понесли топить, один булавка на полотне расстегнулась и один из мальчиков упал в залив, где его нашли Туатта де Дананн и взрастили, как своего.
Мальчик был ослепительно-красив, что было свойственно всем полукровкам фоморов, умен и умел в большинстве ремесел, включая колдовство. В довесок он был молочным братом королю Нуаду и великому Дагде, которые приняли его при своем дворе, как родного, замкнув триединую цепь прошлого, воплощенного в Дагде, Нуаду, что олицетворял настоящее, и Луга, которому надлежало стать будущим всего племени. Тара стала для него домом, молочные братья – семьей, фоморы, как водится – злейшими врагами.
Тара – обитель королей Ирландии и даже сама Ирландия того времени не могли похвастаться безусловно чистой родословной. Ее населяли Туатта де Дананн, но союзы с фоморами были частыми и многочисленными, так что нет-нет, а все они носили в своей крови частицу чудовищ. Так что Луг никогда не чувствовал себя изгоем из-за этого и никто никогда его за это не винил. Кто был чистокровным Туаттом, так это Дагда, чьей матерью была сама Дану. Молчаливое воплощение земли, земной и патриархальной власти, хранитель традиций, он был в жизни Ирландии скорее идолом, чем живым человеком. Зато его дети – напротив. И одним из таких детей стала и Бригитт, единственная дочь Дагды, которую, как принято считать, он очень любил, но, что называется «как умел».
А Луг, не имевший в ту пору своих детей, любил искренне, как собственную племянницу, которую старательно качал на руках в дни ее младенчества, игрался с нею в дни детства и обучал владению мечом в дни юношества. Она была ему сродни собственной дочери, взращенная в идеалах племени, носившая чистейшую кровь этого племени и будучи вернейшей из дочерей оного. С тех пор, как Бригитт взялась за меч, год за годом она несла верную службу Нуаду, как королю, но на деле всем троим – и Нуаду, и Дагде, и самому Лугу. Она исполняла важнейшие из их поручений, была их гласом там, где не хотели или не могли быть они сами, следовала наказам и законам, будучи богиней войны, сражалась с фоморами и во всем соответствовала имени своей великой бабушки, Дану. Бригитт любила Луга, как ближайшего друга, соратника и дядю. Из всех троих он был ей ближе других, потому что, вопреки фоморской крови в жилах, был человечнее остальных. Искренняя ее привязанность лишь крепла с годами. И тем болезненнее было предательство, испытанное Бригитт.
В войнах между двумя народами инициатива далеко не всегда была на стороне Туатта де Дананн. В первой битве при Маг Туиред Нуаду, что в ту пору был королем, потерял свою руку. В довесок, само племя потерпело сокрушительное поражение. Всем стало ясно, что они стоят на грани уничтожения. И тогда было решено завершить войну союзом с фоморами, пригласив править полукровку – Бреса Прекрасного. Скрепить его власть над Ирландией можно было только браком с женщиной из Туатта де Дананн, и лучшим вариантом оказалась Бригитт. Как ни странно, этот вариант предложил ее отец.
Нуаду принял эту идею холодно и молча. Луг был против. Не только потому что он не мог и не хотел торговать той, которую считал своей дочерью, но и потому что его мужскому нутру противна была мысль, что за собственное поражение они расплатятся девчонкой, которая будет вынуждена жить в браке с чудовищем. Наверное, найти какую-нибудь полукровную девицу из числа племени не составило бы труда, но это не дало бы фоморам власти, а значит, не позволило бы их представителю стать Верховным королем. Иными словами, они просто не согласились бы на это. Для Бригитт это стало большим ударом. Она просила отца и короля изменить решение, рыдала на груди у Луга, и тот под всхлипы племянницы обещал ей, что это не навсегда, это лишь на время. Что настанет день, когда он сам вырежет сердце из груди Бреса и подарит ей.
В день свадьбы и коронации нового короля Луг был рядом. Не только из сочувствия, но и из понимания, что Бригитт может натворить глупостей. А она могла. Еще какое-то время он пробыл в Таре. Отношения между Бресом и Бригитт не ладились, вмешиваться он не мог, и в конце концов малодушно уехал, оставив ее одну, чувствуя вину сразу за все, что с нею происходило. Королем Брес оказался паршивым, но когда его попросили оставить престол, началась новая война. И Луг не без удовольствия сдержал свое слово: он убил Бреса и принес вдовствующей ныне королеве его сердце. И быть может, это чуть сократило разрыв между ним и нею, в отличие от другой части пантеона, на которую Бригитт с тех пор всегда смотрела свысока и с изрядной холодностью.
Когда Луг стал королем, речи о том, чтобы умертвить Бригитт, являвшую собой олицетворение власти Бреса, речи, конечно же, и не шло. А более того, она пользовалась всеми королевскими почестями, и новый король закрывал глаза на большинство ее не слишком любезных выходок, потому что знал, чем они ей обязаны.
Но все меняется. На смену Туатта де Дананн пришли Сыновья Миля, которым вчерашние властители Ирландии проиграли. Дети Дану ушли в Сид, став для Сыновей Миля богами. Но Сыновья Миля предали их века спустя, пустив на свою землю монотеистов. И никакие битвы за умы и сердца людей в ту пору не дали своих результатов. Никому, кроме Бригитт, которая за годы жизни с фомором научилась изворотливости, изобретательности, лживости и двуличию, которому могли бы позавидовать самые отъявленные подлецы. Она легко нашла себе место в новом пантеоне, став из Бригитт – главной богини Ирландии, Святой Бригитой, покровительницей и защитницей страны, ее самым узнаваемым символом. И подтягивать остальной пантеон к своему успеху она не собиралась. Потому что не заслужили.
Луг не особенно переживал на этот счет, может быть, единственный сохраняя с ней добрые взаимоотношения, насколько это было возможно после изменений, произошедших в женщине. На протяжении истории они не раз пересекались и встречались под одними флагами, и наверное, Луг сожалел, что все-таки позволил предательству случиться, единственный видя в Бригитт все еще раненную событиями прошлого женщину. Он ответил на ее зов и во Вторую мировую, когда она призвала сражаться за Британию и набирала летчиков, которых отчаянно не хватало в ту пору. Как бы там ни было, а Дом у них все еще был общим.
А в девяностых вдруг все узнали о Печати. Луг увидел в этом шанс.
И Бригитт тоже. Шанс никогда не дать больше вернуть власть тем, кто ради этой самой власти когда-то пожертвовал ее жизнью и ею самой.
дополнительная информация
➤ Кельты кажутся мне жутко недооцененными на всех видах боговниках, хотя история у них - закачаешься. И в части сюжетов, и в части возможности ими вертеть. Кельтская семья у нас маленькая, но хорошая, Луг будет очень в кассу;
➤ Нет никаких свидетельств того, что Нуаду, Луг и Дагда - братья, более того, скорее всего, это не так, но мне хочется поверхностного родства между ними для того, чтобы оно было и с Бригитт тоже. Так что в рамках заявки я освещаю Луга, как дядю, воспринимает его Бригитт соответственно, а о реальном родстве можем поговорить\договориться;
➤ Мы дружим с некоторыми скандинавами, а некоторых недолюбливаем. Как бы там ни было, а пересечения нашего пантеона и скандинавского на протяжении истории происходили регулярно, потому что они понаехали к нам на остров, и в общем-то, крепко задолбали, но так уж вышло, что с Фрейей и Фрейром мы в ладах давно и тесно, а с сыновьями Одина дело обстоит сложнее. У Бригитт с одним из них - настолько сложнее, что говорить стыдно и контент 18+;
➤ Внешность можем обсудить, но мне кажется, что Фредди Фокс крутой и что он очень подходит на Луга;
➤ Не будем преуменьшать степень проблемы: Луг в жопе. Как и весь кельтский пантеон, который даже собрать толком не могут, потому что источники по нему были, в основном, не писанными, а единого пантеона божеств не существовало вообще. Поэтому вера смертных в современности питает кельтов ничтожно мало, и Луг - не исключение. Исключение - Бригитт, которая умудрилась переквалифицироваться в Святую Бригитт и стать покровительницей всей Ирландии, но помогать Лугу или кому-либо еще из богов она не собирается, потому что эта женщина никогда и ничего не забывает, и твари позлопамятнее у кельтов стоит еще поискать. Луг смотрит на это философски, потому что считает, что пантеон виноват сам, а гнев Бригитт хоть и несколько растянулся во времени, все-таки справедлив во многом;
➤ Отсюда его закономерный интерес к печати, потому что перспектива получить для пантеона доступ к первозданному хаосу, который обещан только богам, открывшим печать, это возможность вновь стать великими и вернуться к позиции хозяев мира, а не каких-то там давно забытых вторичных существ на задворках мироздания. Увы, Бригитт против.
ПРИМЕР ПОСТА
- Все мы чем-то жертвуем во имя Ирландии, Бригитт, - Дагда смотрит на нее прохладным взором серых льдистых глаз, и во взоре этом – ни намека на сочувствие, сопереживание или тревогу от того, что он собирался отдать единственную дочь фоморскому выродку. И это злит девушку настолько, что пальцы невольно сжимаются на рукояти меча, который за время сражений стал продолжением руки. Вот только сейчас он ровным счетом ничем не мог ей помочь. Не поднять же ей его против трех Великих – Дагды, Луга и Нуаду, которого она сама вытащила с поля боя, когда он потерял руку, а вместе с нею – и власть над Ирландией.
- Но ты же жертвуешь собственной дочерью! – кричит она ему прямо в лицо, желая довести Дагду хотя бы до гнева. Хотя бы до искаженного в злости оскала рта. Хотя бы до суженных в ярости глаз, которыми он дал бы понять, что ему не все равно. Но Дагда есть Дагда. Отец всегда принимает все происходящее в его мерзкой неотвратимости, неготовый бороться ровным счетом ни за что. Земля переживала все – все династии, все испытания, все войны и всех узурпаторов. Он и был землей. И как земля, оставался спокойным и выдержанным, бесстрастным и безразличным. Ко всему, включая судьбу дочери, служившей всей троице верой и правдой столетия. Послужить она должна была и теперь, став женой нового короля и родив ему детей, которые будут уже лишь на четверть фоморами. Большего сделать она, с их точки зрения, теперь не могла.
- Нуаду, - она делает к нему всего один шаг, выдавая имя их прежнего короля на выдохе, почти с мольбой, - Пожалуйста, - произносит Бригитт одними губами. Нуаду, в отличие от отца, смотрит на нее с тревогой, затаенной тоской и виной, но обрубок руки, которую девушка не смогла вырастить заново, потому что никто бы не смог, говорит за него красноречивее любых слов. Он лишился сейчас не только своей власти, но и пока что – своей воли тоже. И он смотрит на нее беспомощным затравленным волком. Желающим помочь, желающим одним словом пресечь это безумие, но не имеющим возможности теперь этого сделать.
- Луг… - тянет она, обращая взор к светлоокому богу, который неустанно напоминал отцу, как много его дочь делала для них всех. И вот теперь этого было недостаточно, чтобы сохранить ее в безопасности и покое, потому что ни безопасности, ни покоя не было для них всех во всей Ирландии. Сама их страна была в опасности. И они делали то, что могли. Но Бригитт этого не принимала.
- Бригитт… - он выдает ее имя мягко, гулко и словно извиняясь за то, что должен сказать. Ступает к ней и берет лицо ее в свои ладони, заглядывая прямо в глаза, - Мне и самому это не нравится. Но я клянусь тебе, что это не навсегда, что тебе не придется вечность провести с этим чудовищем. Настанет день, когда я подарю тебе его вырезанное сердце, но сейчас… - он смотрит на серого, похожего на скалу Дагду, смотрит на потерянного и лишенного власти Нуаду, и думает, что этого достаточно, чтобы понять всю пагубность их ситуации, - У нас нет сил, чтобы продолжать сражаться дальше. Этот мир нужен, чтобы мы выжили. И ты тоже. Потому что для нашего племени не будет потери большей, чем ты. Да, ты станешь женой чудовища, но зато останешься жива, - он поднимает руку, прерывая ее попытку встрять со своими речами, - И ты будешь королевой. Это намного больше, чем любой из нас мог бы тебе дать сейчас или даже в будущем, - потому что никто из них, став королем, конечно же, не мог взять ее в жены. А вот Брес мог. И как говорили, желал.
- За это время мы наберемся сил, соберем войско, найдем более достойного короля. И я собственными руками сделаю тебя вдовой прямо в Таре. Обещаю тебе. Клянусь, - он выдыхает, а затем прижимает девушку к своей груди, позволяя ей зайтись в рыданиях, которые нужны были ей для того, чтобы принять собственную участь. И все они знали, что участь эта была ничуть не лучше, чем любого из них. И Луг, хульдра задери их всех, чувствовал себя отчаянно-паршиво от того, что они перекладывали злой рок судьбы и собственную слабость на плечи девчонки, которой придется пожертвовать собой не единожды, умерев в бою, с мечом в руках, а жертвовать собой все те дни, что она проведет в браке с фомором. Если бы он знал, что они доживут до дня, когда будут прикрываться Бригитт, как щитом, он бы предпочел броситься на свой меч. Но теперь Дагда был прав. У них не было другого выбора.
- Позволь мне послужить вам иначе, - шепчет она между всхлипами, - Позволь умереть, сражаясь с Бресом, а не становясь его женой. Дай мне войско, открой врата Тары, и там будет знак, который мне суждено явить, - умоляет она единственного, кто готов ее слушать. И Луг слушает. Качает ее в своих руках, как качал, когда она была совсем ребенком, и ждет, когда поток всхлипов и просьб иссякнет, потому что они оба знали, что она просила о том, чего никогда не будет.
Она прибывает в Тару за неделю до дня летнего солнцестояния – в этот день должен был прибыть Брес, в этот же день их должны были поженить и короновать у камня Фаль. И хотя мысли Бригитт мрачны, древняя крепость Ирландии умиротворяет ее, пусть сочувствующие взгляды все еще кажутся до крайности раздражающими. Здесь будущей королеве не нужно делать ничего особенного: ей уже собрали штат придворных дам, а сама Тара жужжала и искрилась в подготовке к принятию нового короля. Как если бы фоморы были в состоянии оценить всю полноту красоты и богатства Ирландии и правящего в ней племени Туата де Даннан.
Саму Бригитт то и дело таскают по замку, объясняя особенности церемониала, как если бы она могла их не знать; примеряя на нее бессчетное количество платьев: одно – на встречу фоморов, другое – на свадьбу, третье – на коронацию, четвертое – на свадебный пир; спрашивая, какими она хотела бы видеть покои королевы. Больших усилий стоит держать себя в руках настолько, чтобы не начать кричать от гнева и отчаяния. Не потому что это не подобает королеве и дочери Дагды. А потому что она не хочет доставлять такого удовольствия фоморам. Они не узнают ее ужаса. Не насладятся ее отчаянием. Не узрят ее боли.
Ее боль, отчаяние и ужас зрит только камень Фаль. Каждый вечер Бригитт выходит к нему и тупит об него меч, до изнеможения лупя его, как самого жестокосердного врага. Она будто бы ждет, что из него выйдет сама Дану, давно потерянная для их племени, и защитит его от предстоящего кошмара. Но сколько ни колошматит девушка проклятый камень, ничего не происходит. И на рассвете дня летнего солнцестояния ее находят сидящей прямо у него в ожидании неизбежного.
Служанки суетятся вокруг, усаживая ее в ароматную ванну, а придворные дамы мажут сбитые руки целебными мазями. Муж, конечно, не должен видеть ее такой. Хотя вообще-то он никакой ее видеть не должен, потому что она не может быть женой фомора. И пока Бригитт облачают в тонкий шелк платьев, она думает о том, что сможет задушить его подушкой во сне в первую брачную ночь, а затем возглавить войско Туата де Дананн и умереть с должным достоинством. Эта мысль почему-то утешает богиню. И на встречу она идет почти в хорошем настроении, впрочем, не отказывая себе в том, чтобы продолжать про себя проклинать фоморов самыми страшными словами.
Ветреный холм неподалеку от Фаля дает увидеть процессию фоморов и поднятые их флаги задолго до того, как удается рассмотреть лица, каждое из которых должно быть ужасным. Но когда тот, кто ведет себя, как король и кого называют королем, спешивается и подходит ближе с тем, чтобы поприветствовать старших богов, дыхание Бригитт перехватывает.
И не от ужаса.
По всему выходило, что за всю свою жизнь она ни разу не видела таких красивых мужчин.
