– Не такой судьбы я хотела для тебя, Кора.
– Мое имя теперь Персефона. И я знаю.
Поправляет гиматий на левом плече, как ни в чем не бывало. Не нужно смотреть в сторону скривившей лицо матери, чтобы понять простую истину: Деметра ненавидит новое имя дочери. Ведь оно ничего не говорит о своей носительнице, но очень много об её матери.
Персефона – несущая смерть – поскольку её мать наслала голод на целое поколение людей.
Персефона – несущая смерть – поскольку отныне и впредь её спуск в подземное царство знаменует собой приход зимы. И не каждому суждено пережить её.
Но, разумеется, смерть людей ничто не значит ни для Персефоны, ни для Деметры. Ведь всем известно, что боги заботятся только о своих нуждах. И в этом проблема, верно?
Подумай её супруг лишь на мгновение, что похищение богини будет иметь свои последствия…
Подумай её мать лишь на мгновение, что у дочери могут быть свои стремления и желания…
Подумай её отец лишь на мгновение…
Они бы сейчас не стояли на берегу реки Ахерон в ожидании Лодочника, что отправит её прямиком в недра Аида на следующие шесть (по числу зерен граната, что Персефона проглотила добровольно) месяцев. Персефона все же не может сдержаться, переводит взгляд на мать и уголки её губ поднимаются на пару секунд. Лицо Деметры не разочаровывает.
В известной степени, злорадство, да и злость тоже – новые чувства для младшей из богинь. Плечи горят от неправильности происходящего. Разве хорошая дочь может радоваться несчастью матери? О, нет. Но хорошей дочерью была Кора и куда это её привело? Персефона собирается учиться на своих ошибках, а не повторять их вновь и вновь. Продолжает заталкивать сердобольную, наивную Деву все дальше и дальше, покуда та не затеряется в потемках её души.
Левую руку сжимают теплые пальцы, вырывают из раздумий. Персефона смотрит на линию горизонта. Вдалеке виднеется лодка. Улыбка не успевает появиться на губах исключительно потому, что Деметра сжимает руку ещё сильнее.
– Если он посмеет… – пускается в последнее напутствие мать. Кто скрывается за местоимением «он» в уточнении не требуется. Разговоры о «нем» поднимались в течение всего времени на Олимпе с завидной регулярностью.
– Мама.
– … хотя бы подумать о… – продолжает свою мысль Деметра без малейшей запинки.
– Довольно! – повышает голос, выдергивает руку из хватки матери. Нет, она не хочет выслушивать ещё один поток угроз. Судя по тому, как вытягивается лицо Деметры, с громкостью она все же перебарщивает. Впрочем, самообладание скоро возвращается к матери-Земле и, сощурив глаза, она тихо осведомляется:
– Ах, уже защищаешь его? Как мило.
Персефона закрывает глаза и щиплет себя за переносицу.
Вся проблема в том, что она понимает, что тревожит Деметру больше всего.
Вся проблема в том, что как бы Кора не была зла на мать, любит её. Больше чем кого-либо.
Дочь встает напротив своей матери. Кладет руки на плечи Деметры, но затем поднимает их выше и гладит большими пальцами щеки. И говорит: сбивчиво, но по возможности успокаивающе.
– Гадес – мой супруг и изменить это не в нашей власти. Но я верю, и ты должна верить, что больше он никогда не причинит нам боли, – по щеке Деметры скатывается первая слеза и Персефона спешно стирает её. Подается вперед, сжимает мать в крепких объятьях и продолжает шептать на ухо:
– Всего шесть месяцев. Ты оглянуться не успеешь, а я уже вернусь. И мы отправимся в твой любимый Элевсин и будем праздновать мое возвращение день, неделю, целый месяц, если ты того захочешь.
Раскрывает объятья только для того, чтобы заглянуть в лицо матери. Когда мать нежно улыбается, отвечает ей тем же.
– Я буду скучать по тебе, Кора.
На этот раз Персефона уступает, не поправляет.
– Я тоже буду скучать по тебе, мама. Я тоже.
▼▲▼▲▼
Сплавление по Ахерону с последующим разворотом на Лету, очевидно, проходит по своему обыкновению, ведь Харон сохраняет молчание, а Персефона никогда не умела и не хотела вести праздные беседы. Поэтому занимается более насущными делами: разглядывает теперь уже свое царство.
За время сплавления она успевает увидеть врата, охраняемые треглавым псом, Цербером, асфоделивые (пометка на будущее: изучить местную флору) и елисейские (хоть кому-то дозволено радоваться в этом мрачном месте) поля. А у другого берега, видимо в ожидании Персефоны, стоит покровительница ночи и магии, Треликая Геката. На секунду Персефона хмурит брови, явно не ожидавшая встретить богиню при таких обстоятельствах, но очень быстро убирает с лица всякое сомнение и улыбается старой знакомой.
Вручив навлон Харону, она принимается сердечно благодарить его и хочется верить, что лодочник улыбается в ответ. Уж если ей предстоит быть королевой, стоит быть приветливой со своими подданными с первой секунды своего пребывания.
– Радуйся, Геката, – приветствует богиню Персефона, сокращая между ними расстояние, не прекращает улыбаться.
«Если Тривия будет показывать мне владения, значит ли это, что…»
– Полидегмон* не присоединится к нам? Полагаю, мне стоило быть готовой…
Честно говоря, Персефона была бы рада провести все шесть месяцев вдали от мужа. Но очевидно, что говорить новоиспеченная владычица преисподней должна нечто совершенно иное.
– … ведь мой почтенный супруг правит подземным миром в одиночестве. Надеюсь разделить с ним его бремя в скором времени. А пока… с каким местом я должна ознакомиться в первую очередь, как думаешь?
Полидегмон – один из эпитетов Аида («гостеприимец»).
